Странно, но если рожденная ее фантазией Моника имела дело исключительно с шикарными красавцами, наследниками громадных состояний и владельцами роскошных «ламборджини» и «бентли», то самой Тине неизменно встречались хамы, грубияны, подловатые типы, готовые воспользоваться ее кредиткой, и унылые субъекты, голодный блеск в глазах которых выдавал отпетых неудачников.
Иногда, обдумывая очередной выпуск и готовя ответ на какой-нибудь идиотский вопрос – например, возбуждает ли мужчину татуировка в интимном месте или какие позы наиболее подходят для секса на пожарной лестнице, – она переносилась в ту или иную ситуацию и в какой-то момент ловила себя на том, что рука ее сама собой ползет вниз по животу.
Не закончилось бы все в психиатрической клинике, грустно думала Тина. Чертовка Моника все сильнее завладевала ею. Борьба с ней в реальной жизни отнимала слишком много сил. Вымышленные мужчины были настолько хороши, что реальные просто не дотягивали до установленных стандартов. Те же, что им соответствовали, – увы! – не замечали Тину. Порой ей казалось, что, даже если бы она попала на необитаемый остров в компании двух матросов, те предпочли бы друг друга, но не ее. В городе она просто терялась, и взгляды представителей сильного пола скользили по ней так же, как по запылившейся витрине.
Большую часть времени Тина предпочитала оставаться незаметной. Ей нравился порядок, неспешность, рутинное течение жизни. Она вставала в шесть утра, пробегала милю по парку, возвращалась домой, принимала душ, завтракала, садилась за компьютер и работала до тех пор, пока желудок не давал звонок – пора на ланч. Короткий, не более получаса, перерыв – и снова за стол, до следующего сигнала, возвещающего об окончании очередного дня. Два раза в неделю она ходила в редакцию, сдавала материал, выслушивала замечания миссис Донован, редкие похвалы Глиссона и шуточки фотографа Джоя Керри.
Конечно, время от времени в ней просыпался мятежный дух, и тогда компьютер выслушивал все, что она о нем думает, кресло получало пинок, а попавший под руку номер журнала летел в мусорную корзину, истрепанный, как шлюшка после визита сексуального маньяка. Но запал быстро кончался, и все возвращалось на круги своя.
Почему? Да потому, что ей так нравилось. В монотонном течении будней был свой комфорт.
Вот оно, ключевое слово. Она боялась потрясений. Боялась отношений, которые могли закончиться – через неделю или двадцать лет – предательством. Она видела, каким ударом стала для матери измена отца, и не желала оказаться на ее месте. Чтобы сердце не разбилось – закопай его поглубже. Одна из постоянных читательниц каждый месяц присылала Монике свои стихи, и некоторые из них даже появлялись в рубрике, а дурацкая строчка почему-то влезла в голову и звучала каждый раз, когда Тина начинала подумывать о том, что было бы неплохо разнообразить серые будни легким романом.
И вот прошлая жизнь треснула, как свалившийся на каменный пол горшок.
Там, в номере, она уподобилась Монике. Она вела себя… да, недостойно. Точнее, непристойно. Никогда раньше с ней не случалось ничего подобного. Ни объяснений, ни оправданий у нее не было. Затмение сознания? Или с ней происходит что-то более страшное и непонятное? И как теперь появиться на глаза Ханту?! Боже, лучше провалиться сквозь землю. Сбежать. Спрятаться. Наложить на себя руки.
И все же из-под шквала упреков, стенаний и виртуального побивания себя камнями просачивался тихий, но достаточно ясный голосок другой Тины. Той Тины, которая завидовала Монике и желала быть на нее похожей.
Он ведь нравится тебе. И ты ему тоже. Неделя пролетит быстро. Возьми от нее все. Возьми от него все. Сведи его с ума. Обворожи. Докажи всем, что ты женщина. Пусть последует за тобой в Барстоу. Не упусти свой шанс. Ты же не хочешь остаться одинокой.
– Вот… – Генри протянул руку, указывая на пикап, – полюбуйся. Колеса проколоты. Лобовое стекло разбито. Загляни под капот. Свечи вывернуты. Провода… – Он махнул рукой. – Теперь ты понимаешь?
– Понимаю. – Хант обошел вокруг машины и остановился, качая головой. – Внутри смотрел?
– Да. Вроде бы все в порядке. Но повозиться придется. Запчасти, работа… Дня два уйдет наверняка.
Хант молчал.
– Послушай, без машины нам не обойтись. Пока будем пользоваться моей и…
– Я позвоню в прокатное бюро. У меня там знакомый, Гил Торквилл. Одна машина всегда должна быть наготове. На всякий случай. Но ты свою здесь не оставляй. Отгоняй в гараж. Лучше перестраховаться, чем остаться совсем без колес. – Хант оглянулся. – Как, по-твоему, чья это работа?
– Посторонние здесь не появлялись. Значит, кто-то из наших. И сделал он это, скорее всего, рано утром. Кстати, ты не видел спасателя?
– Думаешь, его рук дело?
– Не знаю, что и сказать. Подозревать постояльцев не хочется – люди отдыхать приехали, а не стекла крушить. Но, чтобы пальцем на кого-то указывать, нужны веские доказательства, а у нас ничего.
– Нанять охрану я не могу, – вздохнул Хант. – Еще пара происшествий такого рода – и мне нечем будет погашать первый взнос. Вот же напасть!
– Слушай, старина, тебя испытывают на прочность. Дрогнешь сейчас – дожмут, уложат на лопатки и растопчут.
– Понимаю не хуже тебя, – сердито бросил Хант. – Хотят загнать в угол. Чтобы выход остался только один: встать на колени и протянуть руку.
– Так, может, пока не поздно… – Генри настороженно взглянул на него.
– Что? Признать поражение? Черта с два! Не дождутся!
– Вот и молодец. Иного я от тебя и не ожидал. А теперь давай подумаем, что будем делать.